В ответ он только молча смотрел в ее обращенные к нему с безграничной доверчивостью глаза. Что же пережила уже эта девочка, во взгляде которой затаилась вся вселенская печаль? Какая грусть плескалась в ее душе, каждую минуту рискуя выплеснуться волной цунами, сносящей все на своем пути? Ему хотелось узнать это, но он боялся спросить, чтобы не волновать притихшее сейчас зеленое море в ее глазах. Он только молча протянул руку и осторожно коснулся ее плеча. Она не вздрогнула. Только короткий вздох выдал, что она уже давно ждала этого прикосновения. Он поверил ей... Коснулся ее тела. А на самом деле – души, обнаженной перед ним без стыда, в отчаянном порыве. Как она дрожала – знала только она сама. Потому, что она тоже сдерживала себя, боясь, что заметив сомнение, он воспримет ее признание как пустой звук с привкусом фальши. Но теперь, когда он верил ей, она потянулась за этой теплой рукой, дарящей ей уверенность в том, что все будет хорошо. Что теперь можно полностью расслабиться и быть самой собой. С наслаждением снять опостылевшую маску коломбины. Стать истинной леди. Здесь и сейчас. Уверенность, растущая в душе, отдавала слабостью в тело, уставшее от бесконечного напряжения и бессонных ночей. Она пошатнулась… Потянулась вслед за горячей мужской ладонью, одновременно привлекаемая им в крепкие объятия. Он так сжимал ее маленькое тело в своих руках, что казалось, вот-вот раздастся щелчок, будто треснула, не выдержав контраста с горячей водой, холодная фарфоровая чашка.
«Все хорошо, девочка… Не бойся. Все хорошо…» Он выдыхал эти простые тихие слова ей в волосы, силился и не мог вспомнить, когда еще в своей жизни он испытывал такой прилив нежности и такое желание защитить кого-то так, как эту маленькую женщину. Не дать грусти снова коснуться ее глаз, губ и сердца. «Все хорошо…», - шептал он, касаясь губами ее виска, и чувствуя как ее тело, несмотря на пробежавшую по нему пугливую дрожь, откликается эхом на каждое его слово, каждое движение. Он коснулся пальцами ее щеки, уголка губ. Ладонь уверенно, но очень нежно легла на ее шею, пальцы коснулись маленькой розовой раковинки уха… Подчиняясь внезапному порыву, он перевел взгляд на грудь, белеющую в темноте, нарушаемой только светом догорающих поленьев в камине. И понял. Что ночь сегодня будет прекраснее, чем когда либо.
Его губы едва коснулись приоткрытых ее. Бархат проигрывал в сравнении в нежностью ее кожи. А розы - в сравнении с ее ароматом. Запах женщины, желающей мужчину всем своим естеством. Желающей его здесь и сейчас. Он щекотал ноздри, будоражил воображение. Будил фантазию… Заставлял забыть обо всем, вытесняя все желания, кроме одного: вдохнуть его еще глубже. Ближе к его источнику… А потом… Потом ощутить его на вкус. Нет вкуса изысканнее. Все проигрывает в сравнении. Да, оно и бессмысленно. Все в мире теряет смысл, когда двое жаждущих припадают к одному источнику. К источнику жизни и наслаждения. Страсти и боли. Боли от невыносимо острого удовольствия в те короткие десятки секунд, когда все земное внутри и извне перестает существовать и растворяется в бесконечном Космосе. Когда взрыв порождает еще одну новую Вселенную, срок жизни которой в сотни раз короче, чем у бабочки однодневки. Здесь и сейчас - в этом смысл дышать. Здесь и сейчас. Как ультиматум. Как неизбежность судьбы. И только в этом они видят смысл всей жизни в эту минуту. Только эта потребность – удовлетворения – горит красной лампочкой в затуманенном сознании. Погружает все глубже и глубже на темное дно…
«Все хорошо, девочка… Не бойся. Все хорошо…» Он выдыхал эти простые тихие слова ей в волосы, силился и не мог вспомнить, когда еще в своей жизни он испытывал такой прилив нежности и такое желание защитить кого-то так, как эту маленькую женщину. Не дать грусти снова коснуться ее глаз, губ и сердца. «Все хорошо…», - шептал он, касаясь губами ее виска, и чувствуя как ее тело, несмотря на пробежавшую по нему пугливую дрожь, откликается эхом на каждое его слово, каждое движение. Он коснулся пальцами ее щеки, уголка губ. Ладонь уверенно, но очень нежно легла на ее шею, пальцы коснулись маленькой розовой раковинки уха… Подчиняясь внезапному порыву, он перевел взгляд на грудь, белеющую в темноте, нарушаемой только светом догорающих поленьев в камине. И понял. Что ночь сегодня будет прекраснее, чем когда либо.
Его губы едва коснулись приоткрытых ее. Бархат проигрывал в сравнении в нежностью ее кожи. А розы - в сравнении с ее ароматом. Запах женщины, желающей мужчину всем своим естеством. Желающей его здесь и сейчас. Он щекотал ноздри, будоражил воображение. Будил фантазию… Заставлял забыть обо всем, вытесняя все желания, кроме одного: вдохнуть его еще глубже. Ближе к его источнику… А потом… Потом ощутить его на вкус. Нет вкуса изысканнее. Все проигрывает в сравнении. Да, оно и бессмысленно. Все в мире теряет смысл, когда двое жаждущих припадают к одному источнику. К источнику жизни и наслаждения. Страсти и боли. Боли от невыносимо острого удовольствия в те короткие десятки секунд, когда все земное внутри и извне перестает существовать и растворяется в бесконечном Космосе. Когда взрыв порождает еще одну новую Вселенную, срок жизни которой в сотни раз короче, чем у бабочки однодневки. Здесь и сейчас - в этом смысл дышать. Здесь и сейчас. Как ультиматум. Как неизбежность судьбы. И только в этом они видят смысл всей жизни в эту минуту. Только эта потребность – удовлетворения – горит красной лампочкой в затуманенном сознании. Погружает все глубже и глубже на темное дно…